PhilosofFine

Основная задача центральной работы Булгакова, книги "Свет невечерний", обозначена ее автором следующим образом: "Осознать себя со своей исторической плотью в Православии и чрез Православие, постигнуть его вековечную истину чрез призму современности, а эту последнюю увидать в его свете .". В противовес многочисленным попыткам принизить значение религиозной веры через ее растворение в более широком понятии мистической интуиции, через подчинение философскому знанию или через уравнивание с другими формами отношения человека к миру Булгаков начинает свою книгу с обоснования тезиса о самостоятельности религиозной веры и ее абсолютном значении для жизни человека и создаваемой им культуры. В соответствии с традициями русской философии он подчеркивает онтологический аспект религии и определяет ее как опознание и переживание человеком своей связи с тем, что в метафизическом смысле выше него.

На основе этого Булгаков принципиально противопоставляет знание и веру. Познание всегда связано с тем, что имманентно миру и, значит, имманентно самому человеку, его сознанию. "Знание, как бы оно ни было глубоко и широко, в последнем счете есть самопознание. Человек, когда познает мир, в сущности, познает самого себя, ибо он сам есть весь этот мир, как микрокосм. И в этом познании нет принципиальной разницы между его самым элементарным актом и последними достижениями. Знание строго монистично, - в его пределах, которые суть в то же время и пределы имманентного, гносеологически нет места вере, она не имеет здесь себе онтологического основания". Наоборот, в вере, в религиозном переживании человек соприкасается с трансцендентным, которое становится имманентным миру. Булгаков решительно отвергает все попытки представить веру в качестве "предварительной" или "неполной" формы философского знания о мире и Боге (как полагал Гегель). Вера обладает своей собственной онтологической и психологической сущностью, которая должна рассматриваться независимо от сущности знания или интуиции.

Поскольку труд Булгакова является все-таки не богословским, а философским сочинением, он вынужден специально останавливаться на обосновании возможности с помощью философии "разъяснять" и "конкретизировать" религиозные догматы. Наиболее существенный вопрос, возникающий здесь, заключается в том, как возможно выразить трансцендентное содержание в форме, имманентной нашему миру. Единственной уместной формой здесь является миф, понимаемый в качестве акта соединения трансцендентного с имманентным, в качестве события на грани двух миров - именно реального события их встречи. "Мифу необходимо присуща активность, известная инициатива со стороны трансцендентного, которое хочет этой встречи, и в реальности этой встречи и заключается сила убедительности мифа". Церковь, как владетельница истины, открывающейся в мифе, хранит миф и его трансцендентное содержание в форме догмата (словесное выражение его сущности) и в форме культа (выражение его жизненного смысла). Догмат становится "возможным благодаря тому, что в его структуре слово и понятие начинают играть необычную роль, выражают не абстрактное содержание, но саму трансцендентную реальность. В этом смысле "мифотворчество" (формулирование и уточнение догматов) близко к художественному творчеству - в обоих случаях результат творческой деятельности зависит не от субъективного произвола человека, а от велений той реальности, которая "высказывает" себя в художественном образе или мифе (догмате).

Поскольку догмат как словесная символическая формула всегда только неполно и неокончательно выражает живое содержание мифа, здесь возникает проблема уточнения и систематизации догматических формул. В связи с этим Булгаков высказывает очень важное утверждение, от которого он категорически откажется в дальнейшем. Он полагает, что помимо естественного процесса систематизации и комментирования догматов в богословии (как бы изнутри самого религиозного отношения к Богу), допустимо и необходимо также их "оформление" и объяснение с помощью разума, в рамках философии. Формулируя вопрос о возможности последовательной религиозной философии, Булгаков в "Свете невечернем" дает безусловный положительный ответ на него.

Прежде чем приступить к философскому анализу догматов, Булгаков отмечает еще один важный "методологический" момент своих исследований. Поскольку содержание религиозного переживания является откровением трансцендентного, выражением абсолютно трансцендентной реальности Бога в имманентном содержании человеческого сознания, его фиксация в догматах не может происходить без возникновения неразрешимых для разума коллизий. Важнейшим качеством любых догматических истин Булгаков полагает антиномичность их рационального выражения, возникновением противоречий, не допускающих никакого дальнейшего "обсуждения" или, тем более, разрешения, обозначающих абсолютную границу для разума. "Она порождается, - пишет Булгаков, - осознанной неадекватностью мышления своему предмету или своим заданиям, она обнаруживает недостаточность сил человеческого разума, который на известной точке принужден останавливаться, ибо приходит к обрыву и пропасти, а вместе с тем не может не идти до этой точки".