PhilosofFine

В своем античном истоке философия хотела быть «наукой», универсальным познанием универсума сущего — не смутным и относительным повседневным познанием, бога, а познанием рациональным. Но истинной идеи рациональности и, во взаимосвязи с ней, истинной идеи универсальной науки старая философия еще не достигает — в этом были убеждены основоположники Нового времени. Новый идеал был возможен только по образцу заново сформированных математики и естествознания. Свою возможность он доказал вдохновляющим темпом своего осуществления. Но что иное в своей новой идее представляет собой универсальная наука (в идеале мыслимая завершенной), как не всеведение [Allwissenheit]? Стало быть, для философов оно действительно является пусть и лежащей в бесконечности, но все же осуществимой целью — осуществимой, если и не для отдельных умов или исследовательских сообществ того или иного времени, то хотя бы в бесконечном прогрессе поколений, в их систематических исследованиях. Считается аподиктически ясным, что мир по себе есть рациональное систематическое единство, в котором все частности должны быть предельно рационально детерминированы. Их системная форма (их универсальная сущностная структура) должна быть найдена нами, она даже предуготовлена для нас и заранее нам известна, поскольку в любом случае является чисто математической. Надо только детерминировать ее в ее особенностях, что, к сожалению, можно сделать лишь индуктивным путем. Таков — разумеется, бесконечный — путь к всеведению. Мы живем, таким образом, в счастливой уверенности, что существует некий путь от ближнего к дальнему, от более или менее известного — к неизвестному, некий безошибочный метод расширения познания, с помощью которого все, что входит в универсум сущего, действительно должно быть познано в своем полном «по-себе-бытии» — познано в бесконечном прогрессе. Но с последним всегда связан и другой прогресс: прогрессирующая аппроксимация чувственно-созерцаемых данностей жизненного мира в направлении к математически идеальному, прогрессирующее совершенствование всегда лишь приблизительной «подстановки» [«Subsumption»] эмпирических данных под соответствующие им идеальные понятия, разрабатываемая для этого методика, выполнение все более тонких измерений, повышение эффективности соответствующих инструментов ит. д.

Вместе с возрастающей и все более совершенной властью познания над универсумом человек завоевывает и все более совершенное, расширяющееся в бесконечном прогрессе господство над окружающим его практическим миром. Сюда входит и господство над принадлежащим к реальному окружающему миру человечеством, а стало быть, над самим собой и над теми, кто вместе с ним принадлежит человечеству; все большая власть над своей судьбой и потому— насколько его вообще можно рационально мыслить для человека — все более полное «блаженство» [«Glйck-seligkeit»]. Ибо он может познать по себе истинное также и в отношении ценностей и благ. Все это лежит в горизонте этого рационализма как само собой разумеющееся для него следствие. Поэтому человек действительно есть образ и подобие Бога. Подобно тому, как математика говорит о бесконечно далеких точках, прямых и т. д., здесь можно в аналогичном смысле сказать, что Бог есть «бесконечно далекий человек». Ведь в ходе математизации мира и философии философ известным образом математически идеализирует и самого себя, и Бога.

Новый идеал универсальности и рациональности познания несомненно знаменует собой значительный прогресс там, где лежат его истоки: в математике и физике. При этом, конечно, предполагается, что, в соответствии с нашим предыдущим анализом, мы добиваемся правильного понимания его самого и освобождаем его от всевозможных смысловых превратностей. Есть ли в мировой истории предмет более достойный философского восхищения, чем открытие бесконечных универсальных областей истин [Wahrheits-Allheiten], при бесконечном прогрессе реализуемых в чистом виде (в чистой математике) или в аппроксимациях (в индуктивном естествознании); и разве не удивительны результаты того труда, который на деле был здесь начат и продолжен? Удивительны уже чисто теоретико-технические свершения, даже если они в силу смыслового превращения принимаются за саму науку. Иначе дело обстоит с вопросом, сколь широко можно было рапространить образцовость этих наук, и не были ли вообще недостаточны те философские осмысления, которым мы обязаны возникновением новой концепции мира и науки о мире?