PhilosofFine

Когда мы, свободно оглядываясь вокруг, отыскиваем то формально-всеобщее, что остается в жизненном мире инвариантным при всей переменчивости относительных моментов, мы невольно останавливаемся на том, что единственно определяет для нас в нашей жизни смысл речей о мире: мир есть совокупность вещей, «локально» [«ortlich»] распределенных в мировой форме пространство-временности в двояком смысле (по месту в пространстве и во времени), совокупность пространственно-временных «онта». Тем самым здесь будто бы может лежать задача онтологии жизненного мира, понимаемой как конкретно всеобщее учение о сущности этих «онта». Для нашего интереса в нынешней связи будет достаточно лишь обозначить ее. Не задерживаясь здесь, мы предпочитаем пройти вперед, к другой, как вскоре окажется, намного более обширной задаче, включающей при этом и ту первую. Чтобы проложить себе путь к этой новой, тоже существенно затрагивающей жизненный мир, но все же не онтологической тематике, мы приступим ко всеобщему рассмотрению, и приступим к нему как бодрствующие в жизненном мире люди (т. е., само собой разумеется, в рамках эпохе относительно любого вмешательства позитивной научности).

Функция этого всеобщего рассмотрения будет в то же время заключаться в том, чтобы сделать очевидным существенное различие в возможных способах, какими для нас может быть тематизирован предданный мир, онтический универсум. Жизненный мир, чтобы напомнить неоднократно сказанное, уже всегда присутствует для нас, ведущих в нем бодрствующую жизнь, он заранее существует для нас и составляет «почву» всякой, теоретической или внетеоретической, практики. Нам, бодрствующим, всегда имеющим какой-либо практический интерес субъектам, мир заранее дан вовсе не от случая к случаю, он всегда и необходимым образом дан нам как универсальное поле всякой действительной и возможной практики, как горизонт. Жить — значит всегда жить-в-достоверности-мира. Жить в состоянии бодрствования — значит бодрствовать для мира, постоянно и актуально «сознавать» мир и самого себя как живущего в мире, действительно переживать, действительно осуществлять бытийную достоверность мира. При этом он каждый раз заранее дан таким образом, что даны оказываются те или иные отдельные вещи. Между тем, существует принципиальное различие в способе осознания мира и осознания вещей, осознания объектов (в самом широком, но связанном чисто с жизненным миром смысле), хотя, с другой стороны, первое и второе образуют неразрывное единство. Вещи, объекты (всегда понимаемые чисто в смысле жизненного мира) «даны» как так или иначе (в каком-либо модусе бытийной достоверности) значимые для нас, но в принципе только так, что они сознаются как вещи, как объекты в горизонте мира. Каждый объект есть нечто, «нечто из» мира, постоянно сознаваемого как горизонт. С другой стороны, этот горизонт сознается только как горизонт для сущих объектов и не может получить актуальности без особо сознаваемых объектов. Каждый объект имеет свои возможные модусы варьирования значимости, способы модализации бытийной достоверности. С другой стороны, мир существует [ist seiend] не как нечто сущее [ein Seiendes], не как объект, но существует в единичности, для которой множественное число не имеет смысла. Каждое множественное и выделяемое из него единственное предполагает мировой горизонт. Это различие в способах бытия объекта в мире и самого мира, по-видимому, предписывает обоим в корне различные коррелятивные способы осознания.