PhilosofFine

При этом за каждым из этих терминов видится несколько смысловых планов. То, что за "дионисийским" началом слышится "дух музыки" и чувствуется "хаос" в противоположность началу "аполлоновскому", ясному и гармоническому, - это было общим для' всех символистов и пришло из Ницше. Но Иванов, много времени отдавший изучению древних религиозных культов, углубил это понятие. Для него Дионис - "тайный и внутренний союзник" Христа, а религия Диониса -"Ветхий Завет" язычников. Бог, раздираемый на части во время дионисийской оргии и воскресающий вновь, бог, в образе которого отразился календарный цикл, преображенный в творящем мифы народном сознании, - приобретает в построениях Иванова универсальные черты. Через разъятие на части этого "страдающего бога", который неизменно возрождается из праха вновь, Иванов объясняет и основной закон мироздания, и сознание древнего человека, и современное состояние культуры, и задачу современного художника, и сущность театра.

"Вселенская жизнь в целом и жизнь природы, несомненно, дионисийны Но состояние человеческой души может быть таковым только при условии выхода, исступления из граней эмпирического Я, при условии приобщения к единству Я вселенского в его волении и страдании, полноте и разрыве, дыхании и воздыхании". Здесь - "ужас и восторг потери себя в хаосе и нового обретения себя в Боге". При этом "в дионисийских оргиях, древнейшей колыбели театра, каждый участник имел пред собою двойственную цель: соучаствовать в оргийном действии и в оргийном очищении, святить и святиться, привлечь божественное присутствие и восприять благодатный дар, - цель теургическую активную и цель патетическую пассивную".

По Иванову, когда происходит разделение на героя и хор, актера и зрителя, поэта и толпу - между этими полюсами сохраняется все то же религиозное начало. И подлинный поэт удаляется от толпы лишь для того, чтобы, отринув слово "внешневразумительное", в уединении найти свое внутреннее слово, которое, в сущности, есть пробуждение древней памяти. Через поэта "народ вспоминает свою древнюю душу и восстановляет спящие в ней веками возможности". И здесь символы - это "переживания забытого и утерянного достояния народной души". Примирение "поэта" и "черни" Иванов видит в "большом всенародном искусстве", которое по сути своей есть искусство "мифологическое", поскольку миф относится к символу, как дуб к желудю.

Наконец, то, что для эллинов было религией, то для современного художника - способ переживания. И это еще одна грань терминов "Дионис" и "дионисийство". Именно в таком состоянии художник постигает высшие сущности (своего рода платоновские идеи), которые потом запечатлевает в своем творчестве. Здесь, через экстаз, он идет от "реального" к "реальнейшему", от мира явлений к миру идей. Это и есть путь "восхождения", тогда как последующий - закрепление виденного в образах есть путь "нисхождения". Но и эти термины обнаруживают иные пласты их понимания. В формуле "от реального к реальнейшему", как и в образах"восхождения" и "нисхождения", содержится и стремление человека к Богу (путь его восхождения через экстаз, имеющий дионисийскую природу, как ответ на "нисхождение" Бога через жертву). И поскольку это восхождение - задача общечеловеческая, то и задача художника-символиста, своего рода "жреца", посредника между Богом и народом, оказывается чрезвычайно высокой. Он сам приобретает в этом "подвиге восхождения", "подвиге разлуки и расторжения", "отрешения от своего и от себя ради дотоле чуждого и ради себя иного", в подвиге "свободного самоутверждения страдания" - черты богочеловеческие. В нисхождении же он приносит людям плоды своего в сущности не личного, но сверхличного, соборного творчества.

Особую роль в соборном творчестве Иванов отводил "театру будущего", черты которого улавливал в творчестве Г. Ибсена, М. Метерлинка, Э. Верхарна: "Довольно лицедействовать, мы хотим действа. Зритель должен стать деятелем, соучастником действа. Толпа зрителей должна слиться в хоровое тело, подобное мистической общине сопровождавших "оргий" и "мистерий". Предельно близко к этим идеям Иванова стоит скрябинская идея "мистерии". Иванов Вяч. Родное и вселенское. М., 1994. С. 141. Иванов В. Собр. соч.: В 4 т. Брюссель, 1971. Т. 1. С. 719. Там же. Т. 2. С. 96. Там же. С. 95.