PhilosofFine

Познание нравственной сути человека, по Достоевскому, задача чрезвычайно сложная и многообразная. Сложность ее заключается в том, что человек обладает свободой и волен сам делать выбор между добром и злом. Причем свобода, свободный ум, "бесчинство свободного ума" могут стать орудиями человеческого несчастья, взаимного истребления, способны "завести в такие дебри", из которых нет выхода. Парадокс заключается в том, что, если человек откажется от свободы в пользу того, что Великий инквизитор назвал "тихим, смиренным счастьем, счастьем слабосильных существ, какими они и созданы", тогда он перестанет быть духовно свободным. Свобода, следовательно, трагична, и нравственное сознание человека, будучи порождением его свободной воли, отличается двойственностью. Но таково оно в действительности, а не в воображении гуманиста-просветителя (утилитариста, руссоиста, утопического социалиста), представляющего человека и его нравственный мир в идеализированном виде и не замечающего существования злого начала в человеке.

Сложность, двойственность, антиномизм человека, отмечал Достоевский, сильно затрудняют выяснение действительных мотивов его поведения, причины действий человеческих обыкновенно бесчисленно сложнее и разнообразнее, чем мы их потом объясняем, и редко определенно очерчиваются. Однако и трудно объяснимые человеческие поступки, если попытаться раскрыть их "своеволие", все же имеют философское объяснение. Зачастую человек заявляет своеволие в силу своего бессилия изменить что-либо, в силу одного несогласия с "неумолимыми законами", подобно парадоксалисту из "Записок из подполья": " .да какое мне дело до законов природы и фил. Л., 1991. Т. 1, кн. 2. С. 230.# арифметики, когда мне почему-нибудь эти законы и дважды два - четыре не нравятся? Разумеется, я не пробью такой стены лбом, если и в самом деле сил не будет пробить, но я и не примирюсь с ней потому только, что это - каменная стена, а у меня сил не хватило".

Тема бунта личности против мировой гармонии, как показал Н. А. Бердяев, - это коренная тема русской философии, в XIX в. идущая от В. Г. Белинского и продолженная Достоевским в "Записках из подполья", "Братьях Карамазовых" и других сочинениях. Если Белинский защищает идею личности во имя "социальности", необходимых преобразований общества, то Достоевский выбирает христианский путь, веру в Богочеловека и воскресение. Для писателя, если существование Бога отрицается, мораль вообще перестает существовать, так как человек становится на место Бога, все оказывается дозволенным, в том числе и любые античеловечные акции, вплоть до убийства и самоубийства: "Раз человечество отречется поголовно от Бога . то само собою . падет все прежнее мировоззрение и, главное, вся прежняя нравственность".

Христианское воззрение на человека, по Достоевскому, делает его одновременно и свободным, и ответственным за свои действия. Он писал; "Делая человека ответственным, христианство тем самым признает и свободу его. Делая же человека зависящим от каждой ошибки в устройстве общественном, учение о среде доводит человека до совершенной безличности, до совершенного освобождения от всякого нравственного личного долга, от всякой самостоятельности, доводит до мерзейшего рабства, какое только можно вообразить. Ведь этак табаку человеку захочется, а денег нет - так убить другого, чтобы достать табаку".

Нравственным идеалом Достоевского была идея "соборного всеединства во Христе" (Вяч. Иванов). Он развил идущее от славянофилов понятие "соборности", истолковав его не только как идеал соединения в церкви, но и как новую идеальную форму социальности, основанную на религиозно-нравственном альтруизме. Достоевский одинаково не приемлет буржуазный индивидуализм и социалистический коллективизм и выдвигает идею братской соборности как "совершенно сознательное и никем не принужденное самопожертвование всего себя в пользу всех".

Нравственные искания Достоевского были неотделимы, следовательно, от его религиозных переживаний, от вопроса о существовании Бога, которым он, по его собственному признанию, "мучился всю жизнь".

Наиболее трудными и мучительными эти переживания были у Достоевского в сибирский период. После встречи с женой декабриста Н. Д. Фонвизиной, подарившей ему Евангелие, Достоевский писал: "Я скажу Вам про себя, что я - дитя века, дитя неверия и сомнения до сих пор и даже (я знаю это) до гробовой крышки. Каких страшных мучений стоила и стоит мне теперь эта жажда верить, которая тем сильнее в душе моей, чем более во мне доводов противных. И, однако же, Бог посылает мне иногда минуты, в которые я совершенно спокоен; в эти минуты я люблю и нахожу, что другими любим, и в такие-то минуты я сложил в себе символ веры, в котором все для меня ясно и свято. Этот символ очень прост, вот он: верить, что нет ничего прекраснее, глубже, симпатичнее, разумнее, мужественнее и совершеннее Христа, и не только нет, но с ревнивою любовью говорю себе, что и не может быть. Мало того, если б кто мне доказал, что Христос вне истины . то мне лучше хотелось бы оставаться со Христом, нежели с истиной".