PhilosofFine

Различая племенной национализм и национализм культурный, Леонтьев считал оправданным только второй, под ним он понимал глубокое устремление нации, направленное на максимальное раскрытие своего творческого потенциала, на создание развитой, богатой и сложной культуры. В то же время в современной Европе Леонтьев находил только первый, "племенной" национализм, целиком ограничивающийся задачей национального обособления и чаще всего ведущий к подавлению культурного развития, так как в процессе такого обособления разрушались как раз те традиционные начала, которые и служат источником культурного творчества. В связи с этим Леонтьев отрицательно оценивал национально-освободительное движение славянских народов; именно это вызвало наибольшую негативную реакцию приверженцев традиционного славянофильства и привело к распространению мнения о том, что Леонтьев не может быть причислен к этому движению.

На самом деле, отстаивая культурный национализм против племенного, Леонтьев был в большем согласии с учением славянофилов, чем те, кто в его эпоху называли себя этим именем. Часто и очень резко критикуя Хомякова и Киреевского за "идеализм" и "утопизм", он был един с ними в главном - в признании важнейшими началами бытия человека, нации и культуры не чисто внешних факторов - политической независимости (для государства), внешней свободы (для личности), формального многообразия (для культуры), а факторов духовных, нравственных, религиозных. Как и родоначальники славянофильства, Леонтьев именно религию считает самым важным элементом культуры и всей человеческой жизни (личной и общественной). Однако в конкретном понимании того, что есть "правильное" и "неправильное" в самой религии и в ее отношениях с другими сферами культуры, Леонтьев уже существенно расходится с Хомяковым и Киреевским. Он обвиняет их в том, что они пытались "модернизировать" христианство, пытались придать православию форму, не согласующуюся с его строгим догматическим смыслом. Для Леонтьева любое отступление от буквы и духа догматики представлялось абсолютно незаконным, являлось извращением подлинной сути православия. Неизменность - вот главный признак истины; человечество обрело высшую истину в христианском откровении, и эта истина остается собой, только сохраняясь в той же самой форме, которую она имела в своем истоке. "Греки упорядочили более тысячи лет тому назад догматы, нравственное учение и обрядность Восточного Христианства; сами остались до сих пор ему верными и русским передали его в чистоте неизменной".

В этом пункте Леонтьев обосновывает одну из самых известных своих идей, подправляющую представление Данилевского о сущности самобытной славянской цивилизации. В определении ее сущности акцент должен быть сделан не на славянстве, не на национальном происхождении новой великой культуры, а на византизме, на ее духовном значении как преемницы византийской культуры (которую Леонтьев, в отличие от Данилевского, выделяет в особый культурно-исторический тип). Византия не просто "сохранила" учение христианства, но, как утверждает Леонтьев, она создала христианскую религию и церковь в их окончательной и законченной форме; "благодаря философской мощи греческого ума, - пишет он, - пластической наклонности греческого воображения и благодаря греческим навыкам к антропоморфизму, - стала возможной глубокая разработка догмата, создалось великолепное богослужение наше, и само, столь драгоценное для нас, русских, иконопочитание восторжествовало над иконоборческими стремлениями" При всем отличии развивающейся славянской (русской) цивилизации от всех предшествующих (в том числе от собственно византийской), ее основы должны совпадать с основами византийской цивилизации - просто потому, что иначе она не имеет будущего.