PhilosofFine

В отношении возможностей постижения"Абсолюта Булгаков исходит из традиционного различия апофатического и катафатического богословия, при этом в полном соответствии с той традицией, к которой он себя причисляет, он полагает второе не равноправным, а подчиненным по отношению к первому и необходимым только для того, чтобы более конкретно отразить структуру отношения Абсолюта к миру. В своей абсолютной трансцендентности, в независимости от акта творения, Абсолют постигается только апофатически и выступает как Божественное Ничто. Единственный момент оригинальности в рассуждениях Булгакова в данном аспекте состоит в том, что он детально анализирует два способа понимания "ничто": ничто как абсолютная отрицательность, конституирующая абсолютное противостояние "ничто-нечто" (антиномию, в булгаковском понимании), и ничто как "еще не", как потенциальность, способная превратиться в актуальное бытие (впервые в предельно ясной форме противостояние этих двух вариантов интерпретации ничто проявилось в возражениях Аристотеля по поводу понимания материи Платоном). Второй вариант ведет, по Булгакову, к пониманию творения как эманации, как необходимого процесса развертывания внутреннего содержания Абсолюта, поэтому он отвергает его, критикуя при этом Экхарта и Бёме, склонявшихся к этой точке зрения. Первый же способ интерпретации, по его мнению, наоборот, отвечает догматическому смыслу идеи творения.

Повторяя идеи поздних представителей гностической традиции -Шеллинга и Гегеля, он утверждает, что творение есть полагание Абсолютом в себе самом двойственности и различения, полагание внутреннего противоречия абсолютного и относительного. Это самораздвоение Абсолюта, полагание им себя в качестве двойственности Бога и мира, Булгаков описывает как его добровольную творческую жертву ради мира. Отсюда вытекает парадоксальное понимание Голгофы как символа Творения: "Голгофа была не только предвечно предустановлена при создании мира как событие во времени, но она составляет и метафизическое существо творения . Творение есть акт не только всемогущества и премудрости Божией, но и жертвоприносящей любви, он совершается ради наслаждения бытием "другого", становящегося, во имя тварного "добро зело", безграничной любви к творению. Ибо Бог есть Любовь, а жизнь любви и величайшая радость ее есть жертва". Однако, приблизившись к недогматической (гностической) трактовке акта творения (близкой к концепции творения, найденной Ильиным у Гегеля; см. раздел 15.3), Булгаков "запрещает" (на основании возникающих здесь "антиномий") разуму двигаться дальше в этом направлении - к пониманию мирового процесса как трагедии "страдающего Бога".

Еще один важный аспект творения - это роль ничто, задаваемая догматической формулой "творение из ничего". Здесь Булгаков сталкивается с проблемой, о которой мы уже говорили подробно в предыдущих главах в связи с анализом философии Франка и Карсавина, - с проблемой онтологической реальности ничто - и достаточно точно указывает на различие двух подходов к интерпретации указанной догматической формулы и, значит, к описанию отношения абсолютного и относительного. Первый связан с тем, что, как было указано выше, сам Абсолют, творящий мир, мы должны понимать как Божественное Ничто, поэтому воспринимать слова "творение из ничего" можно в том смысле, что творение относительного происходит "внутри" самого абсолютного. Указывая на то, что такая интерпретация характерна для всех представителей мистико-пантеистической философии (Я. Бёме, Дж. Бруно, Б. Спиноза), Булгаков отвергает ее как неприемлемую и указывает на необходимость второго подхода, связанного с полаганием, помимо божественного ничто, также "тварного" ничто - небожественного и даже противобожественного начала, из которого и происходит творение мира.

Однако это утверждение означает явный сдвиг в сторону метафизического дуализма, поскольку приходится говорить о существовании именно небожественного ничто, т. е. признавать его независимым онтологическим началом по отношению к самому Абсолюту. Вспомним, что открытое признание такого дуализма в основаниях реальности привело Ильина и Карсавина к созданию совершенно неканонических концепций, созвучных метафизическим исканиям Хайдеггера; с другой стороны, можно также вспомнить, что отказ от следования этой логике привел к появлению многочисленных и почти неразрешимых трудностей в системе Франка. Булгакова от этой дилеммы спасает поверхностность его мышления, его способность с легкостью перескакивать от одной идеи к другой, не обращая внимания на их абсолютную несовместимость в рамках одной философской концепции. Вслед за признанием онтологической реальности тварного ничто он воспроизводит важнейшую идею только что отвергнутого им мистико-пантеистического направления о том, что Абсолют выше бытия и является "виновником" не только бытия, но и небытия. "Творением Бог полагает бытие, но в небытии, иначе говоря, тем же самым актом, которым полагает бытие, Он полагает и небытие, как его границу, среду или тень". Очевидно, что, приняв это утверждение, он фактически принимает неоплатоновскую идею эманации, поскольку Бог творит бытие не из самостоятельного небытия, а из себя самого. В дальнейших рассуждениях Булгаков постоянно перескакивает от одной концепции к другой, в зависимости от того, какая из точек зрения более "удобна" для его целей. Все возникающие при этом противоречия он либо просто игнорирует, либо "отводит" в силу принятого им постулата об "антиномичности" попыток разума понять высшую Истину.