PhilosofFine

Если простое наблюдение не является источником проверки научного знания, тогда что является этим основанием? Наш разум? Научные теории должны иметь какой-то смысл, в частности, мы можем говорить о том, что научное знание обосновано в целом, а не в отношении отдельных теорий, проверяемых наблюдениями. В то же время, так же в силу абстрактности, обосновать связность физического знания достаточно сложно, для этого, по крайней мере, требуется надлежащее понимание всего объема физического знания, что сейчас практически невозможно. Мы не отрицаем эмпирический характер науки или важность эксперимента в развитии научного знания, однако должны признать, что обоснование научного знания не является непосредственным указанием на «очевидную» связь теории и эксперимента. Прав ли Фейнман, утверждая, что мы можем многое знать, но в то же время ничего из того, что знаем, не понимать?

Все указанные вопросы о взаимосвязи теории и наблюдения, возможности обоснования научного знания и т. д., по сути, философские вопросы, целью которых является обсуждение фундаментальных оснований современных физических представлений. Обсуждение оснований физики, обоснованности физического знания, на наш взгляд, и есть то, что приводит нас от физики к философии.

Эпистемология и метафизика

Отметим, что вопросы, относящиеся к обсуждению природы знания, принадлежат области эпистемологии. Вопрос о доказательстве - это эпистемологический вопрос, так же как обсуждение взаимосвязи наблюдения и эксперимента с теорией или вопрос о пределах объективного знания. Может ли то, что мы непосредственно наблюдаем, играть роль данных, обосновывающих знание о том, что мы не можем непосредственно наблюдать? Другими словами, может ли знание «уходить за» пределы того, что нам дано в ощущениях? Это все эпистемологические вопросы, они сводятся к обсуждению того, может ли знание о реальности «как она открывается нам» быть использовано для обоснования знания о реальности «как она есть на самом деле». Эпистемология задается вопросом о том, как мы знаем что-то о реальности, а не вопросом о том, что мы можем сказать о ней2.

Значительное место в философии занимают вопросы, которые в некотором смысле контрастируют с эпистемологическими вопросами. Это вопросы относительного того, что представляет собой реальность «на самом деле». В общем случае это метафизические (онтологические) вопросы, т. е. вопросы, касающиеся существования вещей «как таковых». В данном случае «метафизика» обозначает скорее тип вопросов, которые можно задать природе, а не метод исследования, стандарт обоснования или тип ответов на поставленные вопросы; это вопросы о том, что существует в природе. Можно даже сказать, что в этом смысле метафизика является своеобразной «ничейной землей» между физикой и эпистемологией. Существует ли не зависящая от нашего сознания реальность, вмешиваемся ли мы в мир, когда познаем его, являются ли пространство и время непрерывными или дискретными? Все это метафизические вопросы. Ряд вопросов, например вопросы относительно детерминизма, причинности или вероятностного характера мира, в какой-то степени относятся и к метафизике, и к эпистемологии. Ограниченность наших индивидуальных способностей к анализу большого числа однотипных явлений обусловливает вопрос об эпистемологическом статусе вероятности.

Проведение черты между метафизикой и эпистемологией особенно важно в контексте правильной интерпретации утверждения Бора относительно пределов объективного знания в физике. Бор опирался на собственную интерпретацию квантовой механики, когда утверждал, что то, как реальность «предстает перед нами», является крайне относительным по отношению к наблюдателю. Это эпистемологическое утверждение, поскольку оно затрагивает индивидуальные (характерные в целом для человека) аспекты познания природы. Все, что мы знаем, зависит только от нас. Однако, на наш взгляд, отсюда не следует с необходимостью, что то, каковы вещи «на самом деле», зависит от нас. А это уже метафизическое утверждение, отличающееся от первого, которое относилось скорее к анализу природы знания о реальности. Субъективный характер самого знания о вещах не предполагает с необходимостью субъективный характер того, каковы вещи «на самом деле».