PhilosofFine

Не является ли эта гипотеза, которая, несмотря на идеальность научных теорий, имеет актуальную значимость для субъектов науки (для ученых как людей), одной из практических гипотез и планов наряду со многими другими, которые составляют жизнь людей в их жизненном мире, заранее данном им и сознаваемом ими как всегда находящийся в их распоряжении, и не принадлежат ли eo ipso все цели, будь они «практическими» в каком бы то ни было вненауч-ном смысле или практическими под титулом «теоретических», тоже к единству жизненного мира, если только мы берем их в их целокупной и полной конкретности?

С другой же стороны, оказалось, что положения, теории, все ученое здание объективных наук есть образование, полученное в результате той или иной активности создавших его ученых, связанных между собой в их совместной работе; говоря точнее, полученное в результате непрекращающегося надстраивания активных действий, из которых каждое более позднее всегда предполагает результат более раннего. И дальше мы видим, что все эти теоретические результаты характеризуются как значимые для жизненного мира, что как таковые они постоянно добавляются к его собственному составу и уже заранее принадлежат ему как горизонт возможных свершений становящейся науки. Итак, конкретный жизненный мир в одно и то же время образует почву, в которой коренится «научно истинный» мир, и объемлет в себе этот мир в своей собственной универсальной конкретности — как это понять, как систематически, т. е. с использованием соразмерной ему научности уразуметь всеобъемлющий способ бытия жизненного мира, который выглядит столь парадоксально?

Мы ставим вопросы, ясный ответ на которые отнюдь не лежит на ладони. Контраст и неразрывное единство вовлекают нас в такие размышления, в ходе которых мы сталкиваемся со все более мучительными трудностями. Парадоксальная взаимосоотнесенность «объективно истинного» и «жизненного мира» делает загадочным способ бытия обоих. Стало быть, истинный мир в любом смысле, в том числе наше собственное бытие, в отношении смысла этого бытия становится загадкой. Пытаясь прийти к ясности и сталкиваясь с возникающими парадоксами, мы одним разом осознаем беспочвенность всего нашего прежнего философствования. Как нам теперь действительно стать философами?

Мы не можем устоять перед мощью этой мотивации, здесь мы не можем отступить, поскольку и Кант, и Гегель, и Аристотель, и Фома занимались этими апориями и приводили свои аргументы.

f) Проблема жизненного мира не как частная, а как универсальная философская проблема

Научность, которая имеется в виду при решении беспокоящей нас теперь загадки, это, конечно, новая научность, не математическая и вообще не логическая в историческом смысле, не такая научность, которая могла бы уже располагать готовой математикой, логикой, логистикой как уже предуготовленной нормой, ведь последние сами являются объективными науками в том смысле, который стал здесь проблематичным, и, составляя часть проблемы, не могут использоваться в качестве посылок. Поначалу, пока подчеркивался только контраст, пока мы заботились только о противопоставлении, могло показаться, что нет нужды в чем-то ином и большем, чем объективная наука, точно так же как повседневная практическая жизнь проводит свои особенные и всеобщие разумные осмысления и для этого не нуждается ни в какой науке. Это так и есть, это общеизвестный факт, который принимается без размышлений, а не формулируется как основополагающий факт и не продумывается как собственная тема мышления,— именно, что истины бывают двояки. С одной стороны — повседневно-практические, ситуативные истины, которые, конечно же, относительны, но, как мы уже подчеркивали, это именно те истины, в которых когда-либо нуждается практика и которых она ищет, строя свои планы. С другой стороны — научные истины, обоснование которых приводит как раз к ситуативным истинам, но таким образом, что научный метод в своем собственном смысле от этого не страдает, поскольку и он хочет — и ему приходится — пользоваться именно этими истинами.